|
Февральская революция застала меня в гор. Кременце военным прокурором XI армии. С быстротой кинематографической драмы пронеслись передо мною выдающиеся события этой эпохи. В ноябре 1917 г. власть в XI армии перешла в руки революционного большевистского комитета, открывшего военные действия против самоопределившейся Украины, и я не счел более возможным оставаться в армии и с большими трудностями перебрался в Териоки (Финляндия). В январе 1918 года мною была получена телеграмма от Российского посланника в Стокгольме господина Гулькевича с предложением ехать в Архангельск для занятия должности по военно-судебному ведомству, так как глава Временного Правительства Северной Области Чайковский вызывал туда специалистов. Я тотчас же ответил принципиальным согласием. 26 апреля 1918 г., вечером, мы ступили на борт русского парохода "Купава". Грязный пароход с неряшливо одетой и смотревшей исподлобья командой, несомненно, большевистской ориентации, видевшей в нас врагов народа, едущих "пить его кровушку", произвел на меня и на моих спутников тяжелое впечатление: мы ожидали другой встречи в Белой России. Только развевавшийся на корме наш русский национальный флаг радовал сердце и напоминал нам, что мы у себя дома. Под утро мы стали приближаться заливом, составляющим как бы продолжение норвежских фиордов, к незамерзающему русскому порту Мурманску и около 12 часов дня причалили к одной из его грандиозных пристаней. Больно резанула по сердцу проверка наших паспортов союзным военным контролем и английской военной полицией; оказывается, мы еще пока у себя не хозяева. Рельсовыми путями через грязный порт, заваленный издающими зловоние пустыми ящиками и консервными коробками, мимо маленькой замурзанной станции "Мурманск" и составов поездов, частью пустых, а частью занятых под постой союзных войск и учреждений, прибыли мы по непролазной грязи в нештатный город Мурманск - небольшой поселок со свежими срубами для жилья и переносными бараками американского типа, занятыми союзными войсками. Даже прекрасная солнечная погода не могла скрасить неказистый вид этого молодого русского портового города, расположенного среди болотистой местности, покрытой лишайниками, мелкими кустами березняка, и прижатого к морю снеговыми горами. Но все это искупается никогда не замерзающей и защищенной от ветров обширной гаванью, допускающей по своей глубине стоянку самых крупных океанских судов. Устроившись в старом и грязном вагоне 1 класса, который нам отвели для ночлега, мы пришли в штаб начальника военного отдела Мурманского района, расположенный в небольшом деревянном здании. Здесь мы познакомились с встретившим нас чрезвычайно радушно начальником военного отдела Ген. штаба, полковником Л.И. Костанди, который ознакомил нас с историей белого переворота на Мурмане. Самый переворот произошел совершенно безболезненно в порядке соглашения союзников с Мурманским совдепом после разрыва его с Москвой, ввиду заключения последней Брест-Литовского договора. Председатель Мурманского совета, кочегар Юрьев, сообщил об этом соглашении по прямому проводу Ленину, обозвав его при этом изменником. Таким образом, разрыв произошел лишь на почве разногласия в международной политике, а советская организация была сохранена, что нисколько не смущало союзников, преследовавших свои специальные цели - защиту Мурманска от возможного появления туда оперировавших в то время в Финляндии германцев, для борьбы с которыми были приняты на английскую военную службу бежавшие из Финляндии красные финны, образовавшие отдельный отряд во главе с одним из бывших своих народных комиссаров Токоем. Власть советов на Мурманске была уничтожена лишь после образования в Архангельске сначала Верховного Управления, а затем Временного Правительства Северной Области, в состав которой вошел и Мурманск. Советская власть пустила на Мурмане, особенно в Мурманске, глубокие корни, так как большинство населения составляло пришлый элемент рабочих вновь выстроенной железной дороги (Мурман-стройка); недаром Мурманск, лишенный оседлых буржуазных элементов, считался центральной советской властью "удобным полем для социалистических опытов", как то и значилось в одном из попавших мне потом в руки большевистских документов. Через несколько дней после нашего приезда мы могли сами воочию убедиться в большевистских симпатиях населения. Согласно приказа Командующего войсками Северной Области, ген. М-ского, был разрешен свободный выезд в совдепию всем желавшим туда ехать, и вот на наших глазах отошел поезд, перегруженный красными, которых дружески, с явным сочувствием провожало почти все остальное население Мурманска. На меня это произвело тогда крайне неприятное впечатление, а из беседы с высшими чинами английского штаба я убедился, что их это сочувствие населения большевикам привело положительно в ярость и, может быть, послужило впоследствии одним из мотивов их нежелания оставаться там для нашей поддержки. Я помню, тогда мы поделились с полковником Б. опасениями, что станет с русской властью в случае ухода союзников, и наши опасения оказались не безосновательными, ибо Мурманск сыграл печальную роль при ликвидации Северной Области, так как с него началось восстание на Мурмане, повлекшее за собою падение всего Мурманского фронта. В описываемый момент русские вооруженные силы Мурманского фронта состояли из ... двух полков, причем один из них был добровольческий под английским командованием; борьбу вели партизанского характера. Из союзных войск большую часть составляли англичане, которым и принадлежало высшее командование в лице генерала Мейнарда. Задержка с ледоколами вызвала наше десятидневное пребывание в Мурманске, в течение которого полковник Костанди подробно ознакомил нас с тем, что ожидало нас в Архангельске. Больших усилий стоило нам устроиться на один из ледоколов, отходящих в Архангельск. Отправка судов, распределение на них мест и груза - все это находилось в руках англичан. 7 мая полковник Б., я и еще двое офицеров сели на "Бонавенчур", оказавшийся русским ледоколом "Русанов", зачисленным вместе со всей своей командой на службу по английскому адмиралтейству. Все лучшие места были отведены английским офицерам, а нам были предоставлены места в трюме, где царило зловоние от погруженных туда продуктов. Нечего и говорить, что нашему возмущению не было предела; оно разделялось даже "красной" русской командой ледокола, задетой вместе с нами в патриотических чувствах. Возмутительное отношение к нам иностранцев, распоряжавшихся на нашем же судне, слило нас в единую русскую семью, причем матросы выражали нам свое сочувствие и старались быть с нами любезными и внимательными. Старый "ледяной" капитан "Бонавенчура-Русанова" Стессель вошел в наше положение и обещал нам, как только ледокол тронется, открыть лазарет, где и устроить всех нас. Итак, около 7 часов вечера мы покинули Мурманск и вслед за ледоколом "Ольга" (бывший "Илья Муромец"), шедшим под французским флагом и с французской командой, вышли в открытое море. Около 6 часов вечера мы вступили во льды; качка сразу же прекратилась и началось красивое и невиданное зрелище, для которого одного можно было бы проделать наше путешествие: началась борьба со льдами - торжество гениальной технической мысли человека над могучей природой. С невероятным шумом рушатся ледяные глыбы, корпус ледокола трещит от сжимающих его льдов и весь он дрожит от могучего действия его машин. Лишь утром 10 мая нам удалось окончательно вырваться на свежую воду. Вода постепенно начинает менять свой цвет с зелено-синего на серовато-коричневый: начинаем приближаться к истокам Северной Двины. Минуем громадный унылого вида остров с несколькими постройками казарменного типа на берегу. Это мрачный остров Мудьюг с каторжной тюрьмой для уголовных преступников и большевиков. Часа через полтора входим в Маймаксу, один из рукавов де-льты Северной Двины. По обоим берегам громадные лесопильные заводы, а среди них русские двухъярусные избы с мезонинами и балкончиками. На берегу в своих обычных костюмах крестьяне, бабы и дети приветливо машут нам платками. Эта родная картина вызывает у нас с полковником Б. глубокое волнение, глаза у нас застилаются как бы сеткой тумана, но мы не стесняемся своих чувств и обмениваемся друг с другом короткими радостными фразами... Это предместье Архангельска - Соломбала. Что за странное название? Директор Московского банка объясняет его историческое происхождение. Петр Великий приезжал в Архангельск и дал бал в нынешней Соломбале; гости после неумеренного возлияния были слишком невоздержанны и вызвали гнев царя, который велел их выдрать. Бал оказался солон, отсюда - Соломбала. А перед нашими глазами вырисовывается уже весь Архангельск - живописный город со старинными зданиями на берегу. Любуемся на свой родной русской город. Ледокол медленно пристает к пристани. Мы у себя дома, на родине, в России. 26 мая состоялось мое назначение Полевым военным прокурором. Роль военной юстиции была определена мною как охранительницы государственного порядка в тылу, причем я всегда отмечал абсолютную аполитичность военного суда как органа правосудия и как охранителя дисциплины в армии, стоящей вне всякой политики. В июне месяце, совершив громадный путь на лошадях и оленях, в Архангельск прибыл представитель Штаба Верховного Главнокомандующего адмирала Колчака. Его задача заключалась в информировании и гражданской, и военной власти Северной Области о положении армии и о всех важнейших мероприятиях Всероссийского Правительства, возглавляемого Колчаком. К этому же времени следует отнести поступление с Сибирского фронта все более и более тревожных сведений. Войска адмирала Колчака начинают свое стремительное отступление, оставив район Котлас-Вятка, где предполагалось наше соединение с ними и передача им снаряжения, привезенного англичанами. Вскоре, после получения неприятных известий с Сибирского фронта, на празднике во французской миссии 14 июля, по случаю взятия Бастилии, веселье отравляется первыми слухами "из самых достоверных источников" об оставлении союзниками в недалеком будущем Северной Области. Слухи эти принимают характер вполне точных и проверенных сведений к концу июля, и на параде 2 августа по случаю годовщины прибытия союзников и изгнания большевиков союзные войска отсутствуют, а их старшие начальники уклоняются от принятия почестей и заменяют себя "дублерами" меньших чинов, которым приходится сконфуженно выслушивать "ура" русских войск в честь "верных союзников". В связи со слухами об уходе союзников повсюду царило нервное настроение, которое находило себе благоприятную почву для бешенной агитации большевиков, старавшихся использовать момент и развалить наш фронт. Агитация эта, отозвавшаяся вспышками восстаний на многих участках нашего громадного по своему протяжению фронта, еще более усиливала тревогу и напряжение мысли, проникнутой одним навязчивым вопросом: как отзовется на судьбе Северной Области уход союзников? Северная Область в период пребывания в ней иностранных послов входила в зону союзнического влияния, но с их отъездом дипломатический корпус в лице поверенных в делах потерял всякое значение, и Область очутилась в зоне исключительного влияния, осуществляемого английским командованием. Не следует забывать того, что англичанин не допускает и мысли о постороннем вмешательстве в его внутренние дела. Отсюда с неумолимой логикой вытекает то положение, что избавление России от большевизма может быть произведено только руками самого русского народа. Вмешательство в наши дела вооруженной рукой могло быть произведено первоначально лишь на базисе продолжения войны с Германией, которая в это время через Финляндию протягивала свою руку к нашему Северу, а затем на предоставлении помощи русскому народу, большинство которого путем вооруженного восстания выявило свою волю к освобождению от большевиков. Поэтому первый английский Главнокомандующий генерал Пуль сразу, по своему прибытию, объявил, что союзники явились для защиты своих интересов, нарушенных появлением в Финляндии германцев, с которыми продолжалась война. В дальнейшем он неоднократно предупреждал местные власти, что пребывание англичан в Области не вечно, и рекомендовал возможно скорее приступить к строительству государственной жизни, пользуясь прикрытием союзных вооруженных сил. Прибывший на его смену генерал Айронсайд прокламировал наступление на Вятку-Котлас для соединения с адмиралом Колчаком и передачи ему привезенного для его армии имущества. К этому моменту война с Германией была окончена, и громоздкий аппарат английского управления, основанный на сочетании трех могучих элементов - Правительства, Парламента и общественного мнения всей страны, держал ставку на Всероссийское Правительство адмирала Колчака, исходя из взгляда, что оно являлось руководителем могучего народного движения, направленного к свержению большевистской власти. Отсюда понятно, какие последствия должно было вызвать разложение армии и падение фронта Колчака. Ставка на оздоровление русских народных масс и изжитие ими большевизма считалась проигранной, что подкреплялось сведениями английского военного командования из Архангельска о систематических восстаниях в наших войсковых частях, а также письмами солдат экспедиционного корпуса на родину о том, что население Области заражено большевизмом, относится к ним враждебно и вовсе не дорожит помощью, оказываемой англичанами. Письма эти попали, между прочим, в руки членов рабочей партии и послужили материалом для запроса в Парламенте, кого, собственно говоря, поддерживает в России английский народ в борьбе с большевиками. Вывод, который был сделан из создавшегося положения руководящими политическими кругами Англии, известен - вооруженные силы Англии покинули нашу территорию. И все же, главной причиной гибели нашего белого фронта на Севере (а с ним и Северной Области) послужила ликвидация всех остальных, ибо Сибирская и Северо-западная армии к моменту падения нашего фронта уже не существовали, а на юге Деникинская армия тоже уже развалилась. Других союзников в это время у нас тоже не было, так как, хотя Финляндия, Польша и некоторые окраинные государства находились еще в состоянии войны с советской Россией, но никаких активных операций не вели, а Эстония как раз в этот момент приступила к мирным переговорам. Таким образом, мы были совершенно изолированы в борьбе с могучим врагом, что и дало ему возможность ликвидировать нас. Правда, если бы мы были единодушны и защищали наши лесные дефиле с героизмом спартанцев при Фермопилах, то, может быть, большевики и оставили бы нас в покое, считая, что "игра не стоит свеч", и предоставив нам тем возможность досидеть до того момента, когда у нас появились бы более активные союзники в лице Врангеля и Польши, но, увы, единодушия у нас как раз и не было... Из "Архива русской революции", издаваемого И.В. Гессеном в 1920-1930-х годах в Берлине
|
