ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЦЕНТР
"Живая Арктика"
Геннадий Лейбензон

Первопроходцы Монче-тундры


 

Многие годы Монче-тундра оставалась своего рода "белым пятном" на геологических картах Кольского полуострова.

Считается, что первые геологические сведения о Монче-тундре были получены в конце ХIХ века от финского ученого Бреннера, работавшего в составе экспедиции Вильгельма Рамзая. В 1921 году здесь побывали петрограф К.И. Висконт, географ С.Г. Григорьев (а еще ранее – Б.А. Попов), но собранный ими материал обработан и опубликован нигде не был.

Со временем интерес к этой таинственной земле на западном берегу Имандры все возрастал. Немало способствовали этому гидрологические исследованияна озере, начатые в 1924 году (организатор первой Имандровской экспедиции был агроном Г.М. Крепс).

Началом детального изучения Монче-тундры следует считать 1929 год, когда в Монче-тундру был направлен геоморфологический отряд Кольской экспедиции Академии наук под руководством
Г.Д. Рихтера. Им была составлена полуинструментальная топографическая карта всех Заимандровских тундр, собрана петрографическая коллекция, среди образцов которой имелись габбро, обогащенные сульфидами.

 

 

ИЗ ДНЕВНИКА ПАВЛА ЛУКНИЦКОГО

 

УДОСТОВЕРЕНИЕ

 

Дано сие члену ВССП и ЛОКАФ тов. ЛУКНИЦКОМУ Павлу Николаевичу в том, что он направляется че­рез Хибиногорск за Полярный круг для собирания литературного материала и прикрепления к Полярной экспедиции академика А. Е. Ферсмана.Просьба оказывать т. Лукницкому всемерное содействие в выполнении возложенного на него поручения.

Зав. изд-вом Гисин

Отв. секретарь Телешов

 

15.12.1931

Поезд Ленинград – Апатиты.

Дорога тряская, валкая, частые остановки, снег с леском, серая туманная жижа за окном. В ней тонут дали и всякое воодушевленье. Читаю.

На станциях – маленьких, деревянных, без газет и буфетов и без всякого оживления – выхожу. Кандалакша. Сияющий огнями в жухлом окне "Нивстрой". В соседнем купе – звон разбитых бутылок...

В вагоне-ресторане – разный люд, от грузчиков до военных. Ресторан на станциях превращается в лавочку со станции, дыша морозом, воняя валенками, вваливаются мгновенно все углы забивающие очередью местные жители. Расхватывают сухари, пряники – все, что есть.

В Апатиты поезд приходит в три с минутами ночи. Поэтому спать не ложусь, там – пересадка на Хибиногорскую ветку, до ст. Вудъявр, где меня будет ждать лошадь со станции Академии наук.

Поезд – без опоздания. Тащу барахлишко на станцию, бегу к кассе, но... унылый говор расходящейся по тесному "залу" станции толпы: поезд на Вудъявр отменен... с 15 декабря. ...Но мне везет: в одном вагоне со мной ехал инспектор движения.

Я взмаливаюсь ему, кажу ему свои до­кументы, и он устраивает меня на товарный поезд, выходящий на Вудъявр в 6.30 утра.

...Светает – чуть розовеет над горизонтом небо, но горизонт внезапно срезан надвинувшейся снежной, ди­кой, великолепной горой. Подножье ее – в ельнике, выше – обрывисто и скалисто.

Подъезжаем. Хибиногорск.

Выскакиваю на мороз. Белесый сумрак, горы, столпотворенье вагонов и – по горе – деревянных, стандартных домов. Среди них несколько трехэтажных, каменных. Все новенькое, свежее. Какой-то бородач – вместо носильщика. Барак, прикинувшийся станцией. Камеры хранения и толку нет. Ищу обещанную мне со станции Академии наук лошадь. Ее тоже нет.

Пять минут мотанья. Звоню в Академию. "Через два часа поедет наша лошадь, захватит вас". – "Когда выезжает Ферсман в тундру?" – "Двадцатого". Та-ак! Значит, четыре дня я сижу на станции Академии наук!

"Тиетта" – так назвали домик люди Ферсмана, чтобы саам, живущий у озера, и такие, как он, живущие еще дальше в тундре, правильно поняли людей, приехав­ших преобразить их край.

 

ИЗ ДНЕВНИКА ПАВЛА ЛУКНИЦКОГО

 

15.12.1931

Поезд Ленинград – Апатиты.

Дорога тряская, валкая, частые остановки, снег с леском, серая туманная жижа за окном. В ней тонут дали и всякое воодушевленье. Читаю. На станциях – маленьких, деревянных, без газет и буфетов и без всякого оживления – выхожу. Кандалакша. Сияющий огнями в жухлом окне "Нивстрой". В соседнем купе – звон разбитых бутылок...

В вагоне-ресторане – разный люд, от грузчиков до военных. Ресторан на станциях превращается в лавоч­ку со станции, дыша морозом, воняя валенками, вва­ливаются мгновенно все углы забивающие очередью местные жители. Расхватывают сухари, пряники – все, что есть.

В Апатиты поезд приходит в три с минутами ночи. Поэтому спать не ложусь, там – пересадка на Хибиногорскую ветку, до ст. Вудъявр, где меня будет ждать лошадь со станции Академии наук.

Поезд – без опоздания. Тащу барахлишко на станцию, бегу к кассе, но... унылый говор расходящейся по тесному "залу" станции толпы: поезд на Вудъявр отменен... с 15 декабря. ...Но мне везет: в одном вагоне со мной ехал инспектор движения. Я взмаливаюсь ему, кажу ему свои документы, и он устраивает меня на товарный поезд, выходящий на Вудъявр в 6.30 утра.

...Светает – чуть розовеет над горизонтом небо, но горизонт внезапно срезан надвинувшейся снежной, дикой, великолепной горой. Подножье ее – в ельнике, выше – обрывисто и скалисто.

Подъезжаем. Хибиногорск. Выскакиваю на мороз. Белесый сумрак, горы, столпотворенье вагонов и – по горе – деревянных, стандартных домов. Среди них несколько трехэтажных, каменных. Все новенькое, свежее. Какой-то бородач – вместо носильщика. Барак, прикинувшийся станцией. Камеры хранения и толку нет. Ищу обещанную мне со станции Академии наук лошадь. Ее тоже нет. Пять минут мотанья. Звоню в Академию. "Через два часа поедет наша лошадь, захватит вас". – "Когда выезжает Ферсман в тундру?" – "Двадцатого". Та-ак! Значит, четыре дня я сижу на станции Академии наук!

"Тиетта" – так назвали домик люди Ферсмана, чтобы саам, живущий у озера, и такие, как он, живущие еще дальше в тундре, правильно поняли людей, приехав­ших преобразить их край.

 

19.12.1931

Путь на оленях от озера Малый Вудъявр в Хибиногорск и в Апатиты – 35 км. Ночь у рыбаков.

Не спится. Полная тьма. Какая сегодня погода? За окном – ясь. Значит, оттепель. Встаю с Пораделовым (подрывником). Сборы в дорогу. Все необходимое из кладовой – чайники, кружки, спальные мешки, хлеб и пр. В валенках сегодня ехать нельзя – промокнут, мне дают сапоги... Около 11.30 подъезжают олени. Выезжаем... Густой туман – рога передних оленей ветвисты и странны в тумане. Проезжаем станцию, поселок, опять лес – едем ночевать к местным. При­ехали. Нас окружают, здороваются, ведут в барак. Длинный коридор барака, справа и слева – клети – два шага в ширину, пять в длину. Все остальное пространство занято "двухэтажными" нарами. Семья: 8 человек. Один из них на верхней наре лежит в крупозном воспалении легких. Под нижними нарами мешки, корзинки – барахло. Эта клеть ничем, кроме холстинной занавески, не отгорожена от других – таких же. Весь ба­рак – в голосах, в плаче детей, как теплушка 1918 года. Максимальные стремления хозяев сохранить чистоту, но обстановка ужасающая...

 

20.12.1931

...Часов в 12 пришли олени, мы позавтракали ухой, соленой ужасно, и такой же соленой рыбой, выпили чай. Старик подстругал, докончил новые сани. Мы выехали – 6 саней, 14 оленей. Снега на озере почти нет, розовое пространство, быстрый бег оленей, справа великолепные горные хребты, снежные, с цирками, залитые луной, то ныряющей в облака, то парящей над миром. Я полон радости, мы все поем, я горланю стихи, я стою на санях, я счастлив и весел – давно не было так. Я смотрю на оленей, на их ветвистые рога, на лунный снег, на чудесные горы... Виден берег озера, а вдалеке – снеговые горы, там Монче-тундра. Огни Имандры – мы правильно ехали... Мы – это Александр Евгеньевич Ферсман, геохимик Александр Федорович Соседко, Коля Параделов и Павел Николаевич Лукницкий.

На Монче-тундре нашли горный хребет Нюдуайвенч, заложили в скалу динамит, и Коля взорвал его. Ферсман мял в ру­ках, нюхал, пытал кислотой зеленоватую породу и вдруг весело и лукаво воскликнул: " Здесь будет город!".

Всем стало смешно: какой город, даже птиц нет. В этой замерзшей пустыне – город? Прямо в оледенелых озерах – город? Или в этих снежных горах?..

– Да, да,– повторил уверенно Александр Евгеньевич и тоже засмеялся. Только он смеялся особым смехом – хитрым и мудрым. – Будет город! В теннис будут играть! Яхт-клуб будет!

Ферсман обладал талантом заражать своими блистательными идеями всех, кто находился вокруг него, и был он при этом так легок, так прост в общении, что ему можно было простить все, даже его утопические фантазии. Так они в тот раз, слушая, и воспринимали его, улыбаясь, даже чуть снисходительно, быть может, тщательно пряча эту снисходительность в работу. Академик прекрасно заметил и иронию, и "усердную работу", – он всегда все замечал, но, не подав и вида, продолжал "рисовать" картину воображаемого города. А работа их в тот момент заключалась в строительстве пока первого в Монче-тундре жилья – шалаша из корья. В шалаш они поставили печку-"буржуйку", которую привезли с собой, раскалили ее докрасна. Горячий дух потянулся вверх.

Четыре одержимых человека сидят в шалаше, греются у печки-"буржуйки", мечтают о свершении чуда, которое они своим присутствием в этой полярной ночи по­родили...

Экспедиция возвращалась с победой. На нартах лежало несколько пудов породы для первых лабораторных исследований...

С этого времени надо считать начало планомерного изучения этого района.

По инициативе комитета комсомола Ленинградского горного института в составе Монче-тундровской экспедиции на летний сезон 1932 года была организована комсомольская геолого-поисковая партия – геологи, геофизики, топографы. Начальник экспедиции – выпускник ЛГИ, молодой геолог Д. Шифрин, прора­бы – студенты М. Равич, Ш. Рутштейн, Н. Зонтов, В. Чибисова, С. Попов.

В конце мая 1932 года участники экспедиции съезжались на станцию Имандра, где в сереньком деревянном домике, приютившемся на берегу озера, расположилась временная база. Поч­ти все прибыли в Заполярье первый раз.

Путь в Монче-тундру лежал через озеро или в обход его с севера, но последний маршрут был очень длинен и незнаком, а других путей по суше не было. К вечеру пятого июня все было подготовлено для перехода: необходимое снаряжение и приборы мы упаковали и уложили на санки, сколоченные из лыж, и переправляли их в лодках через прибрежную водную полосу на лед. В семь часов вечера длинная процессия из сорока восьми человек отправилась со станции Имандра в Монче-губу, волоча за собой по льду девять повозок с грузом.

Этот поход получил в экспедиции название "ледового перехода", Он был связан не только с физическими трудностями, но и с определенным риском. Весь путь до Монче-губы длиной всего в 15 километров занял более девяти часов. Однако и это потребовало большого напряжения сил. В начале пути оживленные разговоры, веселые шутки и даже песни слышны были по всей колонне, растянувшейся на большом расстоянии. Но погода была очень неблагоприятная. Когда колонна вышла на открытое озеро, подул сильный северный ветер, пошла мелкая снежная крупа. Ветер задувал в бок, ноги тонули в рыхлом подтаявшем снегу, санки на низких лыжных полозьях нагребали впереди себя валы мокрого снега. Все это затрудняло движение и чем дальше, тем больше утомляло людей.

Впереди колонны шел проводник с собакой – местный житель Монче-губы саам Леонтий Калинович Архипов. Он время от времени проверял прочность льда железным щупом.

В четыре часа утра шестого июня усталые, мокрые и голодные, но без аварий и потерь мы пришли в Монче-губу.

У самого берега озера стояли два небольших домика, склад, пекарня и несколько больших почерневших палаток. Здесь, кроме работников экспедиции, разместились также рабочие и служащие комбината "Апатит", начавшие строи­тельство первой в Монче-тундре дороги на Нюд, где уже работала геологоразведочная партия. Еще год назад на берегу Монче-губы ютились только две хижины саамов Архиповых. Эти старожилы Монче-тундры вместе со своим отцом Калиной Ивановичем на протяжении многих последующих лет оказывали большую помощь геологам. Они прекрасно знали все сложные и, казалось бы, запутанные лабиринты гор, холмов, озер и рек Монче-тундры, хорошо ориентировались в зарослях лесов и нагромождениях камней и верно служили геологам, проводя их в любые уголки Монче-тундры. От них геологи и топографы узнавали мудреные саамские названия гор, озер, рек и их переводы на русский язык. Эти названия за­креплялись на картах.

В том же 1932 году Ленинградский геологоразведочный трест организует Монче-тундровская экспедиция Ленинградского геологоразведочного треста (ее возглавил М.Ф. Шестопалов). В эту комплексную по структуре экспедицию входило 13 партий: топографических, геологических, поисковых, геофизических, геологоразведочных. Выло организовано бурение первых скважин. В это же время Д.В. Шифрин (первооткрыватель совместно с Н.С. Зонтовым оленегорских месторождений железных руд) составил первую геологическую карту Монче-тундры. По участку, получившему впоследствии название "Нюд-II" подсчитали и утвердили запасы никеля в количестве 3200 тонн. Среди иных находок – месторождения диатомита в Нюдозере и в ряде других мест района.

По утверждению геолога В. Куплетского, запасы только в Нюдозере составляли примерно 13 млн. кубометров диатомита. Важность проводимых а Монче-тундре разведок была подчеркнута во время работы в апреле 1932 года в Хибиногорске Первой Полярной конференции научно-исследовательских институтов и учреждений, организатором которой был НИС Наркомтяжпрома.

В материалах конференции, в частности, указывалось, что "Монче-тундра – это новый многообещающий резерв полиметаллических руд Союза". А в решении не менее представительной Заполярной геологоразведочной конференции (Хибиногорск, ноябрь 1932 года) было не только поддержано, но и конкретизировано предложение, высказанное их коллегами на предыдущей конференции: "Учитывая дефицитность и острую нужду союзной промышленности в цветных металлах, сернокислотном сырье, конференция считает необходимым форсировать зимние разведочные работы на пирротин на Нюдуайвенче, Ниттисе, Кумужьей вараке (указанные горы – предгорье Монче-тундры. – Ред.), а также в Монче-тундре. Наряду с геологоразведочными работами поставить в 1933 году пробную эксплуатацию полезных ископаемых на Нюдуайвенче".

Интересно, что в перспективе предполагалось создание единого Хибино-Монче-Кандалакшского комплекса. Именно поэтому Комитет по химизации при Госплане СССР принял решение "сохранить за трестом "Апатит" роль организатора района "Монче-тундра" с дальнейшими геологоразведочными работами, с технико-экономическими работами, обосновывающими организацию комбината в этом районе".

Так, в одной из публикаций Б. Куплетский указывает, что Монче-комбинат будет давать к концу 2-й пятилетки ежегодно 200 тысяч тонн пирротинового концентрата, который предполагается транспортировать в Ленинград для дальнейшей обработки доменным способом.

Комбинат будет давать также порядка 9,5 тысячи тонн меди и никеля в файнштейне и 100 тысяч тонн магнетитовой руды. Еще на заводы "Лакокраски" будут отправляться для изготовления титановых белил порядка 30 тысяч тонн серной кислоты. Как видим, планы были весьма значительны.

Стройка предполагалась грандиозной. В.И. Кондриков, курировавший работы в Монче-тундре, даже говорил, что по масштабам это будет "вторая Магнитка". Под планы выстраивались и организационные структуры. Первым шагом стало бюро "Монче-тундра" (бюро по освоению западной части Кольского полуострова). Образовано оно было 2 марта 1932 года.

Первая группа разведчиков и строителей высадилась в Монче-губе 13 марта. Официальное открытие, на котором присутствовали участники Первой Полярной конференции, состоялось 12 апреля 1932 года.

Докладчиком был главный инженер К.Л. Островецкий. В числе основных объектов назывались Нюдуайвенч, Волчья тундра, Магметиты. Примерно через год (11 февраля 1933 года) была образовано управление по разведке и освоению новых месторождений Кольского полуострова – "Новпромапатит". Ему было поручено проводить разведку сульфидов ("Пирротиновое ущелье"), молибденита ("Расвумчорр"), а также стройматериалов: глина, песок, диатомиты.

Начальником конторы был назначен М.Н. Голубицкий, главным инженером – К.Л. Островецкий. Следующим шагом – 23 октября 1934 года – было создание управления "Североникель" (В.И. Кондриков подписал соответствующий приказ по Северному гормо-химичоскому тресту "Апатит") Согласно этому приказу новое управление должно было объединить все без исключения работы, связанные с проблемой никеля на Кольском полуострове.

В ведении "Североникеля" оставались также работы по диатомиту. Начальником управления был назначен Н.Н. Воронцов. К этому времени работы по разведке велись в Монче-тундре круглогодично. К исследовательским работам были привлечены научные силы ряда институтов страны, в том числе Ленинградского горного, "Механобра".

К концу 1934 года запасы никеля, главным образом в месторождении Сопчуайвенч, достигли 70 тысяч тонн. Шла разработка исходных положений для проектирования никелевого комбината. С этой же целью приезжала в Монче-тундру в январе 1935 года комиссия во главе с профессором А.Н. Долговым.

Но все расчеты, все планы исходили из того, что сырье – бедные руды, требующие обязательного предварительного обогащения.

Летом-осенью 1937 года геолог И.В. Галкин, основываясь на данных геофизических исследований, (проведенных Л.А. Баженовым еще в 1933 году), при поддержке руководителя геологических работ профессора В.К. Котульского обнаружил на горе Ниттис мощные жилы богатой руды. Это могло значительно изменить ситуацию в Монче-тундре.

Оценить значимость открытия должна была авторитетная комиссия, в составе которой были главный геолог Главникелькобальта, один из первооткрывателей Уфалейского месторождения А. Глазковский, будущий академик и лауреат Ленинской премии (первый среди геологов).

А. Бетехтин, профессор, а впоследствии академик и лауреат Ленинской премии Д. Щербаков, крупнейший специалист в стране по поискам и разведке полезных ископаемых профессор В. Крейтер. Вот что они увидели, осмотрев рудные жилы (описание дано первым главным геологом "Североникеля" Н.С. Зонтовым, работавшим в Монче-тундре в 1932-1939 гг): "Рудные жилы бронзового цвета с металлическим блеском и резкими границами четко выделялись на фоне темной вмещающей породы.

Мощность их доходила до метра и более. Некоторые жилы прослеживались в длину штреками уже на сотни метров и были хорошо видны и в кровле, и в забое.

Масштабность жил Ниттис-Кумужья (в отличие от нюдовских шлиров и мелких гнезд), правильность круто поставленной плитообразной формы, четкость границ и сплошной сульфидный состав – все это при осмотре выработки в натуре покоряло".

Покорило оно и членов комиссии. Все проверяющие убедились на месте, что жильные месторождения крупномасштабны и могут служить самостоятельной базой для проектирования и строительства комбината. Заметим, что рудник Ниттис-Кумужья-Травяная (НКТ) проработал до конца 60-х годов, приказ о его ликвидации был подписан 30 сентября 1969 года. Но думается, что это было не совсем обдуманное решение, продиктованное не столько целесообразностью, сколько промышленной конкуренцией между Кольским полуостровом и Норильском.

Подводя итог вышеизложенному, можно отметить, что работы геологов в 30-е годы позволили создать одно из крупнейших предприятий в мире по производству никеля. И в этом немалая заслуга тех, кто возглавлял геологоразведочные работы в этом, по определению Г.Д. Рихтера – "крае дикой первобытной красоты". Среди них особо выделяются имена П.Н. Чирвинского, В.К. Котульского и Д.Ф. Мурашова. Петр Николаевич Чирвинский (1880-1955) – геолог широкого профиля, минералог, петрограф. К моменту ареста автор примерно 200 печатных работ. По академической классификации ЦЕКУБУ отнесен к категории А (выдающиеся ученые). В сентябре 1931 отправлен на Соловки по надуманному обвинению "в сокрытии полезных ископаемых".  Благодаря ходатайству ака­демиков А.П. Карпинского и А.Е. Ферсмана, переведен консультантом Кольской базы АН СССР, заведовал Петрографическим кабинетом треста «Апатит». Арестован вторично в декабре 1937 года. В честь геолога назван минерал – чирвинскит

Дмитрий Федорович Мурашов и Владимир Клементьевича Котульский – оба были выпускниками Санкт-Петербургского горного института, доктора геолого-минералогических наук. Оба – работали в свое время в знаменитом Геолкоме и были арестованы в 1930 году по печально известной 58 статье. Однако Мурашов был вскоре освобожден, а Котульский получил срок и был направлен на работу в Особое (шарашка) геологическое бюро на Кольский полуостров. И Мурашов, и Котульский были консультантами треста "Апатит". Оба – курировали работы в Монче-тундре.

В начале января 1935 года Котульский переехал в Монче-тундру и стал непосредственно руководить здесь поисковыми и разведочными работами. Была создана экспедиция, по техническим и профессиональным возможностям являвшаяся одной из лучших в Советском Союзе. В годы Великой Отечественной войны Котульский работал в Норильске, был награжден орденом, за освоение местных месторождений. Позднее он переехал Ленинград. Работал в институте "Гипроникель", где под его руководством выпущена первая монография, посвященная месторождениям Монче-тундры.

В 1949 году Котульский будет вновь арестован, и умрет во время этапирования. В память о выдающемся ученом назван минерал – "котульскит". Его имя носят улицы в Норильске и Мончегорске.

Более благосклонна судьба была к Д.Ф. Мурашову – одину из крупнейших геологов-никельщиков. В 1946 году он закончит работу "Медно-никелевые сульфидные месторождения Кольского полуострова и перспективы расширения рудной базы". Им составлена геологическая карта (масштаба 1:100 000) района Монча-Чуна-Вольчих тундр и их юго-восточных предгорий. В 1948 году будет удостоен звания лауреата Сталинской премии за открытие железорудных месторождений Кольского полуострова". (В числе лауреатов был и Д.В. Шифрин).

Следует отметить, что многие геологи-первопроходцы Монче-тундры станут высококлассными, известными всей стране специалистами. Среди них: М. Равич, И.К. Кикоин, В. Намоюшко, С. Покровский, Ю. Голуб, Н. Зонтов и многие, многие другие.

Освоив Хибины трест  "Апатит" щедро делился своими специалистами и руководителями с Чуна-тундрой. В 1936 году главным инженером "Кольстроя" по строительству рудников назначается П.Н. Владимиров. (По ходотайству все того же Ферсмана в 1929 г. он из Соловков направляется горным инженером в Хибины). А в 1939 году П.Н. Владимиров сдает правительственной комиссии 1-ю очередь завода и никелевых рудников на Монче-тундре, и затем вновь подвергается необоснованным гонениям и репрессиям.

"Вступлением в работу "Североникеля" начинается своеобразный период показа социалистических и капи­талистических приемов и темпов работ по освоению никеля Кольских тундр на почти смежных участках с Печенгскими тундрами, где Канада получила от финского правительства сроком на 50 лет концессию на разведку и эксплуатацию никелевых месторождений, – ведь до Монче-тундры всего 200 километров!" – писал в газетной статье А.Ю. Серк. Аристарх Юльевич был один из ведущих геологов, а затем инженером "Севе­роникеля". В 1939 году А.Ю. Серк был незаконно арестован, осужден и расстрелян.

Возвращаемся к первым годам освоения Мончи хочется привести слова геолога П.В. Лялин – ученика Котульского. Он писал о тех днях: "В декабрьских сумерках полярного дня 1932 года, по замерзшим озерам и болотам, по заснеженным лесам разведчики перебрасывали оборудование и палатки на го­ры Сопча и Кумужье. Строились первые буровые вышки, начиналось разведочное бурение.

Первую скважину на Сопче бурил мастер Александр Ипатович Вишняков...". Процитируем и другого очевидца тех лет – журналиста Льва Ошанина. 

С никелем было трудно. "Золотое дно" – Нюдуайвенч – подводило. Буровые скважины, поставленные рядом с коренными выходами минерала, проходили десятки метров земли и, оставляя за собой множество других пород, не нащупывали никеля. Капризное месторождение, мелкими линзами располагавшаяся руда, вселяли уныние, порой отчаяние. Тру­сливые люди говорили о "пропащих" день­гах, выстрелах вхолостую, напрасно затраченном времени.

Но поисковые и разведочные партии под руководством Шифрина, Рутштейна, Холмянского – шли дальше в тундру и обнаруживали разбросанные в массивах габбро и габброноритов все новые линзочки сульфидных руд. А Кондриков – пионер освоения края, всем своим авторитетом обрушивался на разведочные и иные организации. Он требовал продолжения работ, твердо и упорно верил в Кольский никель. Он ездил на Мончу, осматривал месторожде­ния, выслушивал специалистов и упрямо говорил:

– Надо разведывать.

Крепкий сработанный коллектив разведчиков подобрался на никелевом месторождении в Монче – начальник Новпромапатита Антонов, начальник группы Монченикель Симонов, проф. Котульский, инженеры Кажевников, Ступаков, Ваганов, десятник Гришин, старший бурмастер Кривенко, мастера Кузнецов, Вишняков, рабочие проходчики Попов, Лавров, Пушкаревский – десятки специалистов и хозяйственников занимались рудами Мончи.

Слава Нюдуайвенча как основного месторождения Кольской меди и никеля померкла. По праву это место занял Сопчуайвенч. Его длинные, широкие и лесистые склоны были изъедены четы­рехметровыми колодцами-шурфами, канавами и глубокими, забирающимися под пласт, буровыми скважинами.

И показатели запасов руды неуклонно ползли вверх. Каждая декада работ давала новые тонны металлического никеля. И хотя еще далеко было до окончательных результатов разведок, хотя еще все ме­сторождение не освоено, не раскрыто до конца – в сентябре 1934 года была произнесена цифра – 45 тысяч тонн. Сорок пять тысяч тонн металлического никеля (одного никеля, не считая меди) – это уже база, серьезная база цветной металлургии.

И тогда хозяйственник Кондриков сказал: "Пора!"

Так состоялся доклад зам. Наркома тов. Пятакову, так в Монче-тундре появилась правительственная комиссия, так горячо и серьезно заговорила о Кольском никеле Москва.

Кабинет завотделом капитального строительства треста наполнен густым табачным дымом. Но дышит он необычной молодостью. За столом, на стульях, на диване сидят Кожевников, Гельман, Чошин, Симонов, Гаевский – почти в полном составе новое управление "Североникеля".

Решается вопрос о типе рубленого дома для поселков "Североникеля". Главный инженер по строительству Гельман делает пометки на чертеже.

Рядом главный инженер Кожевников рассказывает экономисту Джаксону намечающийся план работ по бурению. Он немного волнуется, главный инженер рождающегося комбината. Он быстро говорит. Обрывки слов (...жилы, Кумужья варака, алмазы, дробь...) повисают над столом, путаясь в папиросном дыме.

– Два миллиона чистых на разведку – задумчиво говорит Джаксон.

– Значит, 5 – 22, да? – на ходу спрашивает Гельман.

 – 5 – 22, – отвечает Симонов.

У каждого свое. На диване старший металлург Чошин вычерчивает какие-то схемы, пока еще только схемы, но в них уже бьется пульс будущих пла­вок.

...В кабинете начальника "Североникеля" Воронцова, штаб и оперативный отдел вновь созданной организации. Она имеет уже главных инженеров, штат самых разных  специалистов.

Люди наклоняются к столу, перед ними возникают новые вопросы. Завтра им предстоит стать основными постав­щиками никеля союзной промышленности.

Завтра они будут руководить крупнейшими рудниками и цехами, поднимать для страны россыпи серебряного металла Мончи, Федоровой, Волчьей и Лосевой тундр. Сегодня – схемы и планы и типовой проект жилого дома на Сопче...

 

Обзор составлен по материалам

газеты "Хибиногорский рабочий" (1931-1935 гг.),

 книги "Репрессированные геологи", Москва-СПб, 1995,

газеты "Мончегорский рабочий",

(Геннадий Лейбензон).

Рекламные ссылки: