| ИНФОРМАЦИОННЫЙ ЦЕНТР "Живая Арктика" |
Ипья ФоняковЭТОТ БЛИЖНИЙ КРАЙНИЙ СЕВЕР...(Из хибинских записей)Город Апатиты живо напомнил мне столь знакомый, на моих глазах выросший, новосибирский Академгородок. Это и понятно: молодой город - резиденция Кольского филиала Академии наук СССР. Это сходство стало еще ощутимее, когда в аудиториях и лабораториях главного корпуса ученые рассказывали нам, группе ленинградских писателей, о многообразных исследованиях, направленных на более широкое, комплексное использование богатств полуострова. И особенно в переполненном актовом зале, где состоялась читательская конференция по недавно вышедшей книге Даниила Гранина <Эта странная жизнь>. Критика дала уже этой книге свою оценку, отметив и ее достоинства, и спорные моменты, и я далек от мысли давать еще одну рецензию, с кем-то соглашаться или, наоборот, дискутировать. Не столько сама <Эта странная жизнь> интересовала меня в тот день, сколько те, кто высказывался о ней. Говоря о книге, о герое ее, ученые Кольского филиала - люди в большинстве своем молодые - говорили о самих себе, о своих помыслах, о своих идеалах. Их высказывания сохранились в моем блокноте. Оказалось, их глубоко затронул и взволновал рассказ о старом ученом, который всю жизнь с величайшей скрупулезностью фиксировал, куда уходит его время, подбивая ежемесячные и ежегодные итоги: сколько часов и минут ушло собственно на науку, на чтение газет, книг, на разговоры, на отдых. Нет, не только этим, понятно, был интересен и примечателен Александр Александрович Любищев, но и, прежде всего, огромной творческой продуктивностью, широтой интересов, высотой нравственных принципов. В какой же степени все эти замечательные качества были связаны с <особыми отношениями> ученого и времени -даже - и не Времени с большой буквы, а самого обычного, повседневного времени, состоящего из часов, минут и секунд. - Книга Даниила Гранина <Эта странная жизнь> по-настоящему взволновала меня, - говорил сотрудник горного института А. Грицай. - Она, пробудила множество мыслей. Ведь Любищев, казалось бы, ни в чем специально не ограничивал себя, он не был аскетом. Он только фиксировал. Но ведь и это уже немало для начала: хотя бы знать, куда оно уходит, твое время. Более того, это необходимый и неизбежный этап, если хочешь внести упорядоченность в свою жизнь. Я пробовал применить на практике <систему Любищева>. Честно признаюсь: <хватило> меня на месяц. Но и это уже дало мне кое-что: я стал организованнее, собраннее. Стал лучше справляться со своей работой. И на спортивные соревнования успел съездить без ущерба для дела. Знаю человека, который стал настоящим фанатиком <системы>, и <система> заметно помогает ему. Во всяком случае, работа над диссертацией пошла успешнее... Были различные суждения. - Прочел <Эту странную жизнь> запоем, не меньше пяти раз подряд, заявил старший научный сотрудник И. Давиденко, между прочим, поэт, автор двух сборников стихов. - Осилил со второго раза - поначалу отпугнул внешний жесткий рационализм главного героя, -признался аспирант А. Волохонский. Но примечательно, что при всей разнице <исходных данных> оба они говорили о большой значимости книги, о силе нравственного примера, которую несут в себе главные герои. - Система системой, кому она по характеру, может, наверное, с успехом применить ее, - сказал старший научный сотрудник Р. Медведев, -но главными, достойными подражания и следования, мне кажутся такие черты Любищева, как убежденность, честность, беззаветное служение народу. Старший научный сотрудник И. Щеголев: - Казалось бы, Любищев <нетипичен> - в смысле своей необычности, <нестандартности> человеческой. Он работает в нетипичных обстоятельствах. Но его образ близок к нравственному идеалу ученого. Чувство долга перед народом и обществом, духовное богатство, внутренняя культура, широта кругозора, позволяющая видеть мир как целое и взаимосвязанное, - существенные черты его облика. И. Кондратович, лаборант: - Для меня лично очень важно, что образ профессора Любищева - не плод фантазии автора, что такой человек жил на самом деле, был нашим современником, мы можем найти в научных изданиях его труды. И потому его образ имеет как бы двойную силу воздействия. Заслуга же автора состоит в том, что он сумел из единичной и <странной> жизни конкретного человека извлечь нравственный урок, имеющий ценность для многих. - И ведь при всей своей необычности, - подчеркнул И. Давиденко, - Любищев не воспринимается нами как некое исключение, феномен. Я лично вижу в нем многие черты, которые были свойственны корифеям моей научной специальности - геологии. Вспомним Ферсмана, Обручева: та же колоссальная работоспособность и продуктивность, такая же беззаветная преданность любимой науке, Родине, народу... Так шел разговор о книге. Участники обсуждения сходились в одном: главное в профессоре Любищеве - огромная сила нравственного примера. Но, думается, не надо сбрасывать со счетов и более <узкий> аспект разговора: о человеке и времени, о <системе> Любищева. Думается, не случаен интерес к <системе>: он отвечает каким-то внутренним потребностям людей, потребностям Времени с большой буквы. Мы должны научиться уважать время, научно и серьезно относиться к нему. Не случайны, думается, и попытки <применить на себе> систему Любищева. Не столь уж часты, кстати говоря, в последние годы примеры столь прямого воздействия книг на жизнь! |